Смоленский живописец Владимир Петров – художник XX века, точнее, даже начала XX века – настолько в его творчестве прочитывается свойственная этому периоду «зацикленность» на поиске особых, вплоть до эпатажа, средствах выразительности. Ближе всего он, пожалуй, к экспрессионистам. Когда в 1905 году Анри Матисс и Андре Дерен рискнули выставить свои работы в парижском Салоне, один из критиков с негодованием написал, что «они швырнули публике в лицо банку с красками».
Петрова не упрекнёшь в том, что он использует исключительно чистые и контрастные цвета, однако, как и экспрессионисты, он не только не стремится придавать своей живописи иллюзию реальности, а наоборот, всеми возможными способами от неё отталкивается.
Наиболее показателен в этом отношении, на мой взгляд, портрет искусствоведа Людмилы Новиковой (сейчас она живёт и работает в Москве), которую многие в Смоленске помнят как автора телевизионных мини-экскурсий по Художественной галерее. Написан портрет ещё в 1996 году и был включён в экспозицию персональной выставки мастера в 2007 году. Основа картины – рисунок — состоит из нескольких энергичных линий, выразительность же достигается за счёт диковатого сочетания ярко-красного, оранжевого и зеленого цветов. Самое же поразительное, что портрет очень похож. Те, кто знает Людмилу, едва ли станут это отрицать.
«Заимствование художественных методов и приёмов, — пишет о творчестве Владимира Петрова искусствовед Е. Владимирова, — в процессе движения культуры неизбежно, но в данном случае трудно определить «школу», «направление» авторского стиля».
Исследователь совершенно справедливо замечает, что Петрову чужды конструктивистские эксперименты «искусство для искусства», в его произведениях отчётливо ощутим пульс современной жизни.
По-настоящему волнует художника тема российской деревни. Три работы из, говоря условно, «деревенского цикла» были представлены на всероссийскую выставку «Болдинская осень», которая проходила в честь пушкинского юбилея. Петров тогда ещё даже не был членом Союза художников. Одну из этих работ — «Бабье лето. Топят баню» (1995 год) — он включил в экспозицию последней персональной выставки.
По словам художника, навеяны все эти произведения детскими впечатлениями. В детстве он жил в Архангельской области. А каникулы проводил у бабушки на Смоленщине.
– В деревне смоленской, – рассказывает Владимир Ананьевич, – тогда было много солдаток – мужья их с войны не вернулись. И бабушка моя тоже солдатская вдова. Помню, как они по праздникам собирались. Стаканы, накрытые краюшкой хлеба, поставят и плачут, и смеются, и песни поют…
Известная картина Владимира Петрова «Вдвоём» тоже на деревенскую тему. На ней два персонажа: старуха в завязанном под подбородком платочке и коза.
– «Коза-то» Ваша знаменитая, — спрашиваю, — как родилась?
– Сюжет появился не сразу. На одном эскизе к этой картине, кроме старухи, дом был, куры, ещё что-то. А потом возникла коза. И так живо обе они мне представились! И тогда я понял: это то, что нужно. Коза – это ведь не только кормилица, но друг и даже что-то ещё большее для одинокого-то человека. А вообще картина эта – реквием по уходящей русской деревне, где остались одни старики…
На картинах Петрова атрибутов реальной действительности немало: дома, деревья, храмы… Все они словно бы увиденные издалека с помощью бинокля или другого оптического прибора сильного увеличения. Если это храмовый комплекс, то художник показывает его не весь, а только какую-то его часть, как бы пристально рассматриваемую в этот момент («Пейзаж с колокольней», «Ржевский мотив», «Окно», «Архитектура»). Если это дерево, то на картине лишь его ствол («Дерево жизни», «Расстрелянное дерево»)…
Картина «Расстрелянное дерево» имеет свою историю. «В 2006 году, — вспоминает художник, — я был на межрегиональном пленэре на Брянщине. Все кинулись этюды писать, а я всё хожу, хожу в одиночестве, какая-то тревога на душе, и никак не могу ни за что приняться. Вдруг слышу за спиной покашливание. Оборачиваюсь: мужчина пожилой. Разговорились. Он рассказал, что в этих местах в войну было сильное партизанское движение. И показал мне дуб, у которого немцы всю его семью расстреляли. И я это почувствовал…».
– А вообще что Вы считаете главным предназначением художника? Похоже, Вы склонный к философии человек.
– Не перестаю думать о том, кто мы, откуда, куда идём? Это вопросы, на которые в силу своих способностей я пытаюсь ответить всем своим творчеством. Разве может человек быть счастлив, если вокруг столько несправедливости?
– Рисовать рано начали?
– Сколько себя помню… А первое прикосновение к подлинному искусству произошло, когда мне, наверное, было лет пять. Мы жили на Севере. Жили, прямо скажем, небогато. И чтобы как-то украсить наш быт, мать с отцом оклеили кухню цветными репродукциями из журнала «Огонёк».
И я часами рассматривал эти картины. Полотно Сандро Боттичелли «Рождение Венеры», на которой богиня изображена выходящей из пены… на всю жизнь запомнил!
А краски настоящие профессиональные появились у меня только году в 1979. Я уже был взрослым человеком, работал на ударной комсомольской стройке. Поехал к другу в Калинин (так в советские годы называлась Тверь), зашёл в художественный магазин. Как увидел! Купил себе этюдник, краски.
– То есть на худграфе Вы оказались не сразу после школы?
– После школы я пошёл работать на завод. Был секретарём комсомольской организации, потом меня выбрали в бюро райкома, затем – обкома. От бюро обкома меня и назначили начальником штаба комсомольской стройки. Это был как раз 1979-й год. Представьте: мне 22 года, а в подчинении у меня человек 600 комсомольцев и 200 заключенных комсомольского возраста. Подальше от Москвы, на стройки, так сказать, «народной химии» они были сосланы в преддверии Олимпиады-80…
А искусство… Должен сказать, что хорошую подготовку мне дала книга. Я с детства много читал, ассоциативное мышление неплохо было развито.
Хороших преподавателей по изобразительному искусству на Севере, где мы жили, не было. В школе рисование нам преподавал завхоз.
Так что я пошёл работать, а в свободное время занимался ксилографией, чеканкой, резьбой по дереву. Всё это, кстати, пользовалось спросом.
Но я, конечно, понимал, что этого мало. И вот в 1979 году купил краски и начал ходить на этюды.
А в 1982 году попал в мастерскую замечательного смоленского художника Вадима Михайловича Преснякова. Показал ему свои работы. Вадим Михайлович очень доброжелательно ко мне отнёсся, похвалил за чувство цвета и посоветовал подучиться: позаниматься рисунком, композицией.
Я взялся за учёбу, причём самостоятельно. И буквально за год подготовился и поступил на худграф.
Вадим Пресняков был мне как духовный отец. Я мечтал, что моя персональная выставка будет посвящена ему и Степану Новикову. Но обоих больше нет. Это для меня невосполнимая утрата.
В профессиональных выставках живописец Владимир Петров начал участвовать с 1986 года. Тогда-то он и подружился со Степаном Сергеевичем Новиковым, Юрием Ивановичем Поповым, другими смоленскими живописцами. А в 1994 году познакомился с московским архитектором и реставратором, учеником и последователем П.Д. Барановского Александром Михайловичем Пономарёвым.
– Общение с ними, – продолжает рассказывать художник, – дало мне очень много. Ну и чтение, конечно, походы по музеям. Нередко бываю в Москве. Если картина произвела на меня впечатление, пока всё о художнике не узнаю, не успокоюсь. лекции могу читать. У меня приличная библиотека по русскому, древнерусскому искусству, об импрессионистах, дадаистах, сюрреализме.
– А в домашних выставках не приходилось участвовать?
– Приходилось. На заре перестройки. Попадало нам за это. Хотя непонятно: за что художников репрессировать? Художник ведь беззащитен по своей сути. А в 30-е годы художников даже расстреливали. Должен быть такой, как все!
Я левша. Так в школе меня переучивали всё делать правой рукой. Это болезненный процесс. В общем-то, художником я стал не благодаря, а вопреки. В семье не было никаких предпосылок: отец – рабочий, мать – служащая. К тому же отец рано умер. И в Союз художников меня долго не принимали, да и вообще в наше время гламура моё искусство для многих как ложка уксуса…
Светлана Романенко
