Владимир Язиков: «С 2016 года наш оптимизм материализуется»
О «полевых людях», причинах пожаров, продовольственной независимости и необходимости знать историю — руководитель фермы «Рухань» Владимир Язиков
За окнами уазика-«буханки» — берёзовое густое редколесье вдоль дороги. Вдруг мой попутчик показывает в самую глушь этого редколесья и говорит: «Здесь деревня Колечье была. Вдоль дороги. Вот тут последний дом стоял, Спиридон в нём жил. Спиридонова граница называли…»
Мы едем с руководителем фермы «Рухань» агрохолдинга «Мираторг» Владимиром Язиковым с фермы в деревню Рухань. Он родом из этих мест, здесь вырос и начал работать в поле ещё школьником. Три года работал главным инженером колхоза «Верный Путь», был руководителем колхоза в течение 18 лет, десять лет возглавлял сельское поселение, знает здесь каждого человека. Видел, как умирал этот некогда богатый и работящий сельскохозяйственный край. Теперь, работая с 2017 года руководителем фермы, видит, как сюда возвращается жизнь.
Мы — полевые люди
Ферма «Рухань», которой руководит Владимир Язиков, работает с 2017 года, она «стоила» «Мираторгу» 1 млрд рублей (это если грубо оценивать объём инвестиций). Владимир Родионович описывает, во что превратились его родные места всего за четверть века безвременья, гораздо красочнее.
— Ферма эта была построена практически на пустом месте. Я даже больше скажу – на месте без жизни на земле. Поля были непригодные для земледелия — заросшие кустарником и березняком. И каждый год все, кто оставались здесь жить, весной и осенью мучились от пожаров. Пожары ежегодные — горели дома. Каждая весна и каждая осень — это бедствие. Люди не спали ночами — пожары тушили и понимали, что, если не сгорели дома наши в этом году, значит – сгорят в следующем… Ведь такие пожары случаются из-за того, что земли не обрабатываются. Когда скот вытаптывает, когда поля убираются — там нечему гореть. А когда это всё зарастает… Чистое поле потушить можно нормально и быстро. А если это берёзки или лозник — ты сам не пройдёшь, технику не подгонишь и сам можешь сгореть.
— Откуда же тогда берутся эти пожары?
— От людей. Кто-то сам поджигает — устраивает травяной пал, а он выходит из-под контроля, кто-то по неосторожности… У меня один знакомый в Старине (деревня в окрестностях Рухани), звонит мне: горю, приезжай, помоги. Я собираю людей, сколько было, тушим его дом. Осенью дело было. Отбили дом, не дали перекинуться на деревню, затушили. Спрашиваю его: кто поджёг? А он отвечает: я поджёг, думал — спалю я траву осенью, а то весной найдётся какой-нибудь дурак, запалит и спалит меня. Я не выдержал и в сердцах говорю: ну вот, осенью нашёлся дурак.
— Но почему же люди знают, что это опасно и всё-таки поджигают траву?!
— Ну, мы всё-таки полевые люди. Мы не привыкли жить в лесу, в кустарниках. И когда поля зарастают — лес этот нас просто давит. Я раньше выходил из своего дома и видел и поля, и тракторный стан, и деревню, а сейчас выхожу — и вижу только заросли. И люди тоже это видят, их это раздражает, хотят хотя бы что-то расчистить — из-за этого и поджигают траву, а дальше пал выходит из-под контроля… К моменту прихода «Мираторга» здесь было уныние — и пожары эти только символом этого уныния были. Здесь в советские времена было три колхоза — «Верный Путь», «Правда» и имени Карла Маркса. Около 15 тысяч гектаровов с очень высокой степенью осваиваемости земель. В нашем «Верном Пути» 60% земель распахивались. Леса вот этого просто не было в природе — южная часть Смоленской области вообще малолесная. А к 2016 году здесь уже не было полей. Здесь был лес. Березник, лозник. «Мираторг» сначала расчистил поля, засеял их — и только потом построил ферму. Пришли мульчера, деревья и кусты убрали, распахали, засеяли и стала возрождаться жизнь.
Как материализуется оптимизм
Свою работу ферма «Рухань» ведёт на шести тысячах гектаров бывших колхозных земель. Другие оставшиеся от трёх колхозов — ещё в разработке. Но поголовье крупного рогатого скота сейчас только на одной этой ферме больше, чем было во всём (!) Ершичском районе в советскую эпоху. По данным руководства агрохолдинга их вложения в Смоленской области в целом составили уже 11 млрд. рублей, а земельный банк в регионе превысил 100 тыс. га. Сегодня на предприятиях компании трудятся более 500 человек, их средняя заработная плата — больше 63 тыс. рублей в месяц. Налоговые поступления от компании в региональный бюджет в 2023 году составили 65,3 млн рублей.
— Было двенадцать хозяйств в районе — восемь колхозов и четыре совхоза. Сейчас фактически используется земля только трёх колхозов. Наших. А вокруг весь район зарастает — да практически оно всё уже заросло. Помните, как Смоленщину в начале 90-х объявили депрессивным регионом? И люди просто поуехали — теперь наши люди много где работают. Но, по большей части, не здесь.
— Сколько же здесь сейчас жителей?
— На территории, которую занимает ферма – 300-350 человек. Все эти три бывших колхоза. Да взять мою родную деревню — Крестовую. Это очень старая деревня — старше Рухани. Она находится на берегу речки Ипуть. Красивые места. Раньше жителей было больше трёхсот человек. Остался мой брат. Охотохозяйство. Сосед с братом. Три дома постоянно живут и ещё два на другом конце. Плюс дачные дома. А деревня длинная – пять километров вдоль берега Ипути. Получается по одному жилому дому на километр.
От колхоза «Правда» осталась только одна деревня — Карды. А были ещё Новые Карды, Богдановка, Семёновка, а главное — Петровка. Это была самая большая деревня в районе — там семья, в которой меньше шести детей, считалась малодетной, со мной учились одноклассники, в семьях которых было по 12 детей — и это была норма.
В одной Рухани, когда я был председателем колхоза, на выборах открывалось два избирательных участка — то есть было больше двух тысяч избирателей. Норма была — на один участок не более двух тысяч избирателей. Умножаем на два, а то и на три. В нашей школе было по два класса в параллели. В колхозах было три школы и четыре детсада. Сейчас — одна школа и ни одного детского сада.
— То есть, здесь было огромное количество народу, куда он делся?!
— На кладбище. Люди просто вымерли. С 1991 года исчезла работа, жить стало невозможно. И люди молодые уехали, а старики умерли. Я считаюсь в деревне молодым жителей — мне шестьдесят первый год идёт. И только благодаря тому, что пришёл «Мираторг» здесь всё стало оживать. Стали люди обустраиваться, появилась работа, хорошая работа, хорошая зарплата. И люди стали оставаться.
Ещё важный момент — автоматизация сельхозпроизводства. В колхозе «Верный Путь» работало 60 трактористов и 20 водителей, а на нашей ферме – 9 механизаторов и 16 операторов. И этого достаточно. При этом у нас поголовье соответствует поголовью, которое было во всём районе — в 12 хозяйствах — 6 157 голов крупного рогатого скота и 17 лошадей, которые используются как транспортное средство. Когда я принимал колхоз — 223 только работающих плюс 350 пенсионеров, которые тоже принимали участие в колхозе. Но сейчас отличная техника — мы справляемся меньшим количеством людей.
Если кто-то желает работать — приходите на землю, работайте! Земля свободная стоит. И жизнь будет возвращаться, и люди будут жить, только занимайтесь.
— Оптимизм есть?
— Оптимизм есть. Без оптимизма нельзя. Главное ему причина — сейчас есть работа у людей. Вот опять историю расскажу. Зоотехник у нас работал, вышел на пенсию, как-то разговорились мы с ним — это конец 90-х был. А он: «Родионыч, а ты всё-таки нас обманывал! — Чем?! — Ты всегда, когда закончится правление или собрание, говорил: вот мы провели то-то и то-то, было тяжело, но мы справимся, надо жить с оптимизмом, времена наступят будет лучше. А ведь лучше не наступило – А я говорю: а было б лучше, если б я говорил, что мы справились с трудом, дальше будет хуже, то какое бы у вас настроение было?!»
Надо жить оптимистом, всегда надо надеяться на лучшее. И оно наступит. А если опуститься, ныть и завидовать — то не наступит. Всё просто. Вот у нас с 2016 года наш оптимизм и материализуется.
Я всегда сравниваю, как жили наши предки до колхозов. Со старыми нашими женщинами разговаривал: девчата (любят они, когда их девчатами называют — молодость возвращается!), когда вы хорошо пожили? Они говорят: хорошо пожили при колхозах. Особливо, когда зарплату в колхозах стали давать. Когда жили единолично, жизнь была тяжёлая, работали без выходных, а когда пошли колхозы, у них появились выходные. И я вам точно скажу — если бы сейчас они работали в «Мираторге», как мы работаем, они б говорили: вот при «Мираторге» мы хорошо пожили! И ведь правда — сейчас зарплата хорошая, а потому не обязательно, как в колхозе, дома ещё держать по две коровы. Дома если держишь корову – она привязывает. Ни выходного тебе, ничего — подоить, выгнать в поле, покормить. Как сейчас наши работают: они пришли в восемь часов на работу, в пять часов рабочий день закончился, люди пошли, при 50 тысячах в месяц «на руки» могут себе позволить просто отдохнуть.
Где ещё работать, как не в сельском хозяйстве?
На ферме «Рухань» работают в основном местные жители. Но не только. Сюда приезжают ежедневно на работу даже из райцентра. «Два года работаю здесь, все нормально — коллектив, зарплата, спецодежда — без претензий. Сам я из села Ершичи. Работы в Ершичах нет, только на пилораме разве что. Все наши в основном работают здесь», — говорит контролёр фермы Николай. А где ещё работать, как не в сельском хозяйстве? У нас работы нет. Больше денег можно заработать только в Москве или где-то на вахте, но это значит, нужно оставить семью на долгое время. А у меня — жена и двое детей», — вторит ему Владимир, работающий на ферме с момента прихода «Мираторга», уже восемь лет.
— Сложно поверить, что в 90-е вас не посещали мысли уехать подальше из депрессивного региона…
— Мой двоюродный брат звал в Москву в 90-е годы — он в Сбербанке России главным инженером работал. Я тогда был председателем колхоза. В общем, я понимал, что перспектив у колхоза нет, но не мог кинуть людей — люди верят в меня, избрали… И не уехал.
Я же тут и родился в Рухани — тут больница была и родильное отделение в ней. И всю жизнь проработал здесь. Моя мать работала в колхозе телятницей. Она пошла работать в 1971 году и меня взяла с собой. Я и рос там, и работал рядом с ней. С детства. Я только выражаться не могу по-телячьи, а так по выражению морды понимаю, чего он хочет. А фактически трудовую деятельность я начал с 1976 года, мне тогда шёл всего тринадцатый год. Работал на зелёном конвейере — корм подвозил, экспедитором работал, молоко с фермы возил на молокозавод сдавал, здесь в Рухани были молокозавод и пекарня.
Отслужил армию, закончил техникум, куда меня колхоз направлял. В колхозе не было инженера — меня председатель колхоза попросил, правление одобрило — я стал работать главным инженером. Три года главным инженером, 18 лет председателем колхоза, 10 лет председателем сельского совета. Моё нынешнее место – это моя третья работа.
Я всю жизнь в деревне, я другой жизни не знаю. Я, когда работал главным инженером, знал, как двигатель каждого трактора и каждой машины работает. Как зажигание установить, клапана отрегулировать, насос — хотя это механика работа, но я это знал. Мне даже сны о работе снятся. Я по-другому не могу.
— Тем более, что вы ещё, как сами говорите, молодой человек…
— Именно (смеётся). Я на этой земле родился, мои предки тут были, я знаю, где меня похоронят — рядом с бабушкой Анной Васильевной, я был у неё любимым внуком. Я вообще всех своих родственников до шестого колена знаю. Считаю, что это очень важно для понимания себя — К сожалению, некоторые не знают своих третьих родственников, не то, что шестых. Вот и живут одни.
Нас в семье было три брата и сестра старшая. У меня двое детей — сын и дочка, четверо внуков. Сын — младший научный сотрудник Института археологии РАН, сейчас в Вологде в экспедиции, работал в Крыму, в сентябре поедет повторно. Пишет кандидатскую. Работа интересная, но дома редко бывает. Дочка — психолог, работает по специальности психологом в детском саду в Смоленске. Внуки — четверо мальчишек от 15 до четырёх лет.
— Вы крещёный?
— Конечно. В Корсиках. Это наша единственная церковь — Рождества Богородицы [smolensk-i.ru публиковал интервью с её настоятелем, который помогает бойцам СВО — прим.ред.]. Её в 1890 году построили, всем приходом. Но 1983 году приход закрыли, батюшки не было. Я принимал активное участие в том, чтобы церковь всё-таки открыли — это нужно было тем людям, которые здесь остались. До определённого возраста мы все атеисты. А потом приходит такой момент — и мысли посещают, а что потом?!
В общем, удалось мне случайно — привёз сюда журналиста, который сам родом из этих краёв, показал ему церковь, он хорошим человеком оказался и организовал по своим связям… И сам митрополит Смоленский и Дорогобужский Исидор был первым настоятелем вновь открывшейся церкви — потом уже батюшку сюда назначили. Теперь с Божьей помощью и стараниями людей церковь эта восстанавливается.
Я вам больше скажу: я жизнь прожил — и плохих людей практически не встречал. Мне уже за шестьдесят, и я всем говорю, что не было в моей жизни плохих людей. В армии — вообще все хорошие были. В колхозе — тоже не было, разве что кто-то заблуждался. И в сельском совете. Люди все хорошие. Бывает, что кто-то ошибается, но он потом исправляется…
***
Мы долго разговаривали с Владимиром Родионовичем на разные темы — особенно на любимые им исторические. Он совершенно справедливо считает, что люди должны знать свою историю — и историю страны, и историю семьи, и историю своей малой родины. И очень по-крестьянски вывернул исторические аллюзии на современность.
— Февральская революция из-за чего произошла? Не было хлеба в Питере. Его не было один день — на следующий день он появился, но уже не было и царя.
— На самом деле немного не так…
— Ну фактически-то так и было. Поэтому главное — продовольственная независимость. Никакой завод не будет работать, если не будет хлеба. На голодный желудок работать не будет никто. Какая бы ни была армия, какое бы не было вооружение, но голодный солдат воевать не будет. Вот мы и обеспечиваем здесь продовольственную независимость — три тысячи тонн говядины наша ферма в год поставляет, а будет ещё больше.
Времена сейчас — такие, интересные для жизни. Перспективы в этой деревне и в нашей стране есть большие и хорошие. Как жить без надежды?!
