Забыть — значит предать. Как фашисты пытались стереть с лица земли город Смоленск
«Спасая жизнь, мы побежали. Бежали сломя голову, не зная куда. Бежали под грохот бомб и зловещий вой самолетов. Некуда было спрятаться. Падали стены и крыши домов. От грохота и шума гудело в голове. Дышать было трудно, но мы бежали и бежали…»
22 июня в России отмечают День памяти и скорби. Этот день навеки разделил судьбу нашей страны, миллионов ее жителей на мир и войну, на жизнь и смерть.
Через неделю после начала войны, 29 июня 1941 года наш родной город Смоленск подвергся страшной массированной бомбардировке, положившей начало сознательному тотальному разрушению древнего русского города и массовому убийству его мирных жителей.
«Бомбардировка началась внезапно, когда мы спали…»
«22 июня ровно в четыре часа Киев бомбили, нам объявили, что началася война». Эти строчки на мотив знаменитого «Синего платочка» распевала вся страна в те страшные годы.
Гитлеровцы обрушили на Советский Союз чудовищный по силе и военной мощи удар в самые первые дни развязанной ими войны. Но если удары бронетанковых войск противника, его артиллерии и пехоты приходились большей частью на соединения Красной Армии, то «Люфтваффе» с первого дня войны принялись безжалостно уничтожать мирные русские, украинские и белорусские города, убивать советских женщин, стариков и детей в глубоком еще на тот момент тылу.
Первые бомбежки Смоленска прошли уже 24–26 июня 1941 года. Но в ночь с 28 на 29 июня в Смоленске начался сущий кошмар. Вот как вспоминала события той страшной ночи очевидица, бывшая в то время еще дошкольницей.
«Мои первые детские воспоминания начинаются с войны, когда немцы бомбили Смоленск. Мне было тогда 4–5 лет. Бомбардировка началась внезапно, когда мы спали. Разбудил нас какой–то непонятный грохот и дикий устрашающий вой. Красные облака пожара осветили нашу квартиру. Что–то где–то взрывалось. Из окна квартиры мы видели огненный пламень от горевших домов.
В небе носились самолеты, которые разрушали и зажигали здания.
Хорошо помню, как мы полусонные и полуголые на всякий случай от страха выбежали из квартиры на улицу… Это было наше спасение. Наш дом вдруг начал гореть и разрушаться. Спасая жизнь, мы побежали. Бежали сломя голову, не зная куда. Бежали под грохот бомб и зловещий вой самолетов. Людей прибывало, и все куда–то бежали. Негде было спрятаться. Бежали от страха дети и старики. От грохота и шума гудело в голове.
Перепуганные дети не успевали за родителями или родители, не успевая за своими детьми, падали… Теряли друг друга, но в суматохе снова вставали и бежали, сломя голову, не зная куда и зачем….
Над головами с оглушительным грохотом носились бомбардировщики и сбрасывали на нас бомбы. Эти бомбы как–то дико свистели, зажигали и разрушали все, что попало.
Некуда было спрятаться. Падали стены и крыши домов. Небо было в пламени, все горело и дымилось. Запах черного дыма был невыносимым. Дышать было трудно, но мы бежали и бежали… Глаза ослепляли сплошные взрывы. Это нельзя описать так, как тогда я все переживала». [1]
В результате варварского налета на город было сброшено 2000 зажигательных и 100 тяжелых фугасных бомб, сгорело свыше 600 жилых домов. Весь центр Смоленска был уничтожен. Горели улицы Ленина, Большая Советская, Дзержинского. Наши знаменитые часы на пересечении двух центральных улиц остановились именно после страшной бомбежки 29 июня 1941 года и «пошли» уже только после войны.
«Рациональные» немцы экономили взрывчатку и уничтожали город «зажигалками». Такие бомбы при ударе о твёрдую поверхность вспыхивали подобно огромным бенгальским свечам, горя с температурой до 2500–2700 градусов.
Они пробивали деревянные крыши и перекрытия домов. Полностью бомба прогорала за 15 минут, чего было вполне достаточно для распространения огня на несколько этажей. В результате дом изнутри выгорал полностью, а его кирпичная коробка оставалась практически невредимой. Все старинные дома в центре Смоленска на улицах Ленина и Большой Советской выглядели после войны именно так — обугленные изнутри остовы домов с пустыми глазницами выгоревших окон.
Что стало с нашим городом после этих варварских бомбежек, описал военный летчик Леонид Касаткин:
«… проходя над Печерском, я увидел Смоленск. Поначалу не мог понять, что такое подо мной: возвышалось очень много странных квадратных столбов и ничего кроме них. И только когда я подошел еще ближе, то понял, что это трубы русских печей: все, что осталось от Северного поселка и от Заднепровья. Дома были разрушены.
Ничего живого не осталось вокруг. Деревянные строения полностью сгорели, а печки русские продолжали стоять, им война нипочем оказалась, хоть хлеб в них сейчас пеки!
Во всем Смоленске целыми я разглядел тогда только военный госпиталь на Покровке, красный дом рядом с госпиталем, театр, гостиницу «Смоленск» на площади Смирнова и нынешнее здание администрации на площади Ленина.
Впрочем, в последнем доме были кое–где обрушены пролеты, и только коробка целиком стояла. Собор остался цел и Крепостная стена. Ну, еще, может, несколько жилых домов. У меня перед глазами весь полет так и стояли трубы от печей в сгоревших хатах. Только когда увидишь подобное, ты поймешь, что такое настоящая война». [2]
После была оккупация Смоленска немецко–фашистскими захватчиками, два с лишним года мучений, зверств, угонов в немецкое рабство, концлагерей и массовых расстрелов как пленных военнослужащих Красной Армии, так и мирных граждан. «Цивилизованная Европа» устанавливала в нашем городе свой порядок.
«…летом 44–го года мы, жители Смоленска, попали в кромешный ад»
В сентябре 1943–го пришло долгожданное освобождение. Враг бежал в западном направлении, но в соседней Белоруссии он зацепился еще на целый год. И оттуда немецкие войска продолжали варварские авианалеты на наш многострадальный город.
Уже с октября 1943 года в Смоленск стали постепенно возвращаться эвакуированные и беженцы. Люди привыкали к мирной жизни, но беда и смерть с неба могли прийти в любой день.
Вот строки воспоминаний еще одной смолянки Агнессы Коняшовой о том страшном времени. Написаны они были в 2000–м году.
«…ехали мы в Смоленск в декабре 43–го года больше недели в товарных вагонах–теплушках (из г. Старицы Калининской (ныне Тверской) области — чуть более 300 км).
21 декабря приехали (привез нас наш папа, имея на это разрешение).
Наш бывший дом в самом центре (та часть дома городской администрации, которая располагается на улице Коммунистической), как и все соседние дома, полностью выгорел со всеми нашими вещами, документами, старыми фотографиями.
Жить стали в небольшом доме на Старо-Комендантской. Он был разделен на две половины. В одной разместились мы, в другой дорожный мастер с женой и дочерью.
Комната была одна, в маленькой её части расположена плита, которая отапливалась дровами из шпал и каменным углём. В части немного побольше стояли две кровати и что–то вроде шкафа. На одной кровати (обе железные и очень старые) спали мама и папа, на второй я и маленький братик мой — Вовочка. Там, где была плита, стоял небольшой столик. Вот и вся наша мебель. Туалет на улице, вода тоже на улице и на достаточно далеком расстоянии от нашего жилья.
Продукты получали по карточкам, у нас троих иждивенческие (хлеб — по 250 граммов, немного крупы подсолнечного масла, сахара, соли, мыла), у папы (железнодорожника) литерная, по–моему, литера «А», там продуктов по количеству и ассортименту было намного больше. Поэтому мы голодали, но уже не очень, правда, есть хотелось постоянно. Папе почему–то часто давали шоколад и посылки с американскими продуктами и вещами.
Зимой 43–го и весной 44–го нас не часто и не очень беспокоила немецкая авиация. Разбрасывали какие–то маленькие бомбочки.
А вот летом 44–го года мы, жители Смоленска, попали в кромешный ад. В июне немцы бомбили через день или ежедневно. Особенно страшная по своей разрушительной силе была бомбёжка в конце июня. Разбомбили нашу школу, вокзал железнодорожный, многие другие объекты. Очень много людей погибло.
Досталось и нашему дому, и не потому, что он был стратегически важным объектом, а просто недалеко от него находились продуктовый склад и железная дорога. Буквально в 2–х метрах разорвалась громадная бомба.
Как только началась бомбёжка, папа побежал на работу. И мы в этом аду, где беспрестанно стоял грохот и свист вниз летящих бомб, и, казалось, все они падают на нас, остались одни. Сначала все втроём забрались под кровать, потом решила мама, что надо перебраться в коридор…
Мы остались живы. Но наутро на нашей улице лежали убитые, сгоревшие тела наших девушек–солдат и каких–то лошадей. И ужасное известие: погибло сразу трое детей из одной семьи. Двое из них (брат и сестра) — из моего класса и их младшая сестра. Вся семья, они и их отец с мамой, сидели в убежище, недалеко от которого упала бомба. Взрывом засыпало это убежище, детей присыпало насмерть, а папа и мама остались в живых. Фамилия их — Жеховцы. Ещё несколько моих одноклассников были изувечены. Уже прошло 56 лет, но забыть эту ночь невозможно».
Здесь речь идет, по всей видимости, о бомбардировках Смоленска 26 и 28 июня 1944 года.
26 июня в 0.40 пополуночи 126 самолетов «Юнкерс–88» эшелонированными группами атаковали город. Главным объектом бомбардировки оказалось Заднепровье — железнодорожный узел и все прилегающие к нему строения. В центре Смоленска от возникших пожаров пострадали здания театра и пединститута (там располагался госпиталь).
За один час бомбардировки на город было сброшено 324 фугасных и более 1500 зажигательных авиабомб. Погибло 109 человек и 206 было ранено.
В массированном ночном налете на Смоленск 28 июня 1944 года участвовало 143 самолета «Юнкерс–88». Прямым попаданием в ходе налета было разрушено здание железнодорожного вокзала, жилые дома на Шклянной горе и улице Бакунина. Бомбежка длилась полтора часа, погибло 47 человек.
Забыть — значит предать. А предать — значит проиграть
О том, что сделали с нашим городом «цивилизованные» господа из западной и восточной Европы (напомним, что на стороне фашистской Германии воевали с Советским Союзом Италия, Румыния, Венгрия, Хорватия, Финляндия, Словакия, десятки тысяч добровольцев из Испании, Франции, а также голландские, бельгийские, скандинавские, балтийские, украинские части в составе СС), многократно говорилось и писалось.
«К моменту вступления в город Смоленск советских войск в нем оставалось не более 1000 человек из местного населения…. Город Смоленск является доподлинно полностью разрушенным — в нем нет ни одного уцелевшего и пригодного в настоящее время для жилья и работы здания, в том числе и здания церквей.
Пути сообщения в городе — железная дорога, трамвай и прочее — разрушены полностью. Разрушены электростанция, водопровод и канализация», — указывалось в донесении военной прокуратуры.
Руины остались от процветающего до войны города, в котором проживало более 150 тысяч человек. 1 ноября 1945 года постановлением Совнаркома СССР Смоленск был включен в число 15 городов, наиболее пострадавших во время войны и подлежащих первоочередному восстановлению…
И вот обо всем этом нам настойчиво и очень агрессивно рекомендуют забыть не только те, кто творил весь этот геноцид, но и наши некогда ближайшие союзники и даже не менее пострадавшие от страшной войны ближайшие соседи по географической карте.
Но забыть все это — значит предать. Предать память двух маленьких девочек, воспоминания которых мы здесь привели. Детство у которых, как и у десятков миллионов их сверстников и сверстниц, украла война.
Забыть и предать — это значит сдаться. А русские, как известно всему миру, не сдаются.
1. Мое первое воспоминание: Бомбежка родного Смоленска. http://raisac.blogspot.ru/2012/11/blog–post_27.html
2. Из книги «Полковник Касаткин: «Мы бомбили Берлин и пугали Нью–Йорк!» 147 боевых вылетов в тыл врага». Автор: Свириденков Максим; биография, научно–историческая литература
