Роман о жизни смолян в осаждённом городе вызвал большой интерес писателей

Издание исторического романа живого классика смоленской литературы Юрия Васильевича Пашкова вызвало большой интерес писателей. Члены Союза писателей России Татьяна Харитонова и Николай Чепурных прислали свои рецензии на новую книгу, сообщает sprsmolensk.ru.

ТАТЬЯНА ХАРИТОНОВА:
Земная жизнь преподносит всякому смертному различные дары. Дар слова – бесценен, его нельзя измерить никакими условными мерками: ни временем, ни пространством. Дар слова Юрия Васильевича Пашкова — подтверждение сему. Читая его слово, проживаешь целую жизнь, сострадаешь, сопереживаешь, сорадуешься. Гордость за великий Смоленск, за его жителей рождается на первых страницах новой книги Ю. В. Пашкова «Осада», растет и крепнет на всем пути прочтения.

Жизнь смолян в осаждённом городе, отдалённая на целых четыреста лет, встаёт перед нами, удивляет красками и тонкими деталями, искусно выписанными автором. Читая, порой ловишь себя на мысли: как мог писатель знать всё это? И тут же понимаешь, вспоминая слова Юрий Васильевича, слова Мастера: « Всякое дело надо делать с любовью, «думка в руках у мастера, и не токмо думка, но и память». И тогда — откроется. Душа как на ладошке увидит, услышит, почувствует всё, о чем ты пишешь. Иначе, как объяснить абсолютную живую достоверность образа Михаила Борисовича Шеина, который то «чихвостит с веселой злостью», то , «скрестив большие лопатистые руки на груди, как всегда, когда белым ключом в нём закипал гнев», призывает « собраться воедино и сотовариществовать»; то молчит, нахлобучив думу на самые брови»…

Живые портреты радуют своей неповторимостью. Купец Михайло Челядин, ставший настоящим героем и защитником крепости, не пожелавший теплой жизни в Москве, в купеческой лавке. Мы знакомимся с ним на первых страницах романа. Автор пересчитывает вместе с ним «поставы голубого атласа, сувитки желтой китайки, дюжины коробьев со скляницами заморского вина». На весах — безбедная жизнь купца и, полная опасности жизнь смоленского стрельца. Михаил выбирает второе. Жизнь Челядина — целый приключенческий роман. Любовь стрельца к Наталье светлой ниточкой прошивает историю его жизни. «Скоморохи по мне плачут» – усмешливо думал он про себя. И в этой усмешливости — великая сила русского мужика, которого не согнешь и не купишь. Последние страницы, где он «отошел от сего света» в просвете между зубцами стены, сожалея о сиротинушках – жене Наталье и сыне Егорке – оставленных им на земле, трогают до слез. Вот они русские, а значит — православные ( ни одна национальность не отвечает на вопрос «какие?).

Архиепископ Сергий, высоко поднявший над головой крест и юродивый в замурзыканной рубахе, пушкарь Матвей — которого во время вылазки «звезданули промеж крыльев» – ну не Архангел ли, вставший на защи ту святой Руси? Мастер Евлампий – «сивая бороденка на одну драку!» – сотворивший подарок для поляков. Вот уж насмеётся читатель, радуясь искусности и живому юмору русских мастеров. Данилка — «ядрёный, как груздь соленый», мальчишка, разделивший судьбу защитников крепости. Игнатка — пишущий летопись Смоленска самым необычным способом — в деревянной книге. Зимогор, прошедший через все страсти — грехи — хмельной искус, сладкий чад блуда, иссушающий жар стяжания — и сохранил главное — положить жизнь за други своя без страха. Василий Шуйский — трагичная фигура в русской истории. Владыка Филарет, не примирившийся в посольском деле : «Неведомо мне, чтобы в согласии жили бес и ангел». И совсем незнакомый мальчишка, который поднёс дудку к губам и стал усердно вгонять в неё свое дыхание, чтобы повеселить несчастного Василия Ивановича Шуйского, и сострадательная старушка, для которой не было «ни царей, ни холопов, а только страдающие дети человеческие».

Женские портреты у Юрия Васильевича – это что-то безграничное, неуловимое, нежное и сильное одновременно. Наташа, невесомо опускающая себя на лавку, и Матрёна Иванова , крупная ладная, волнующая телесной теплынью, нянька Панкратьевна – вселенская заботница, Маша — Марыся, отшивающая ухаживания «кота голомордого» Войцеха, не побоявшаяся спасти лазутчиков — Зимогора и Игнатку. И другая сторона, Грушица — крикливо-красивая, с тугими, как кошелёк богатого купца щеками, Никифор Алфимьев – клади душу на прилавок, князь Василий Морткин. Неслучайно – первый штрих к его портрету — запузател, оплыл, стал морданом. «Кто больше съест — тому и честь». И гости его — Крот, Пыхтерь, Гугнявый, Исад, Запона, Сколота. Слава Богу, мы о них почти ничего не знаем, вскользь прошлись они по страницам, словно Иуда, сделали свое черное дело и ушли в вечность, омраченные злом. И как живая стена – крепость, на совесть возведенная мастером Фёдором Конём. Она всегда рядом. Близкая и родная, настолько, что Матвей взял в руку вареное яйцо и кокнул его о кирпич. Суровая и страшная для поляков — где бы взять рычаг архимедов, чтобы сковырнуть её?

С покорной обреченность стекали с деревьев листья, ветер листобой по-разбойничьи опустошал царские палаты березовых рощ,сентябрь пускал по верхам кленов красного петуха, заструился легкий снежный свет, пали белые снеги, а вот уже и лето , привязанное к хвосту рыжей кобылы, проволоклось по чистому полю, празднично запестрело разноцветными сыроежками — крепость стояла, живая, и сидельцы, одним каменным поясом подпоясанные, держаться соборно и не собираются сдаваться. И как понять «рыхлотелому толстяку Сигизмунду» по-бабьи растерянно всплескивающему руками, стратегию ужасного строптивца Шеина, угрожающего напоить водой , а попросту — утопить поляков в Днепре, если надумают пожаловать:

Ноне Смоленск луч утешения для вей Руси!

Вот оно – Слово, которое в нашей конкурентной борьбе за земные блага ушло из Смоленска. И дай Бог, вернётся. Не может не вернуться, если мы будем читать такие книги.

НИКОЛАЙ ЧЕПУРНЫХ:

Ю. В. Пашков известен читателям прежде всего, как поэт и поэт широкого тематического и жанрового диапазона – от проникновенной лирики до острой сатиры, басни. Он лауреат Всероссийских литературных премий имени А. Т. Твардовского и Н. А. Заболоцкого, почетный гражданин г. Смоленска.

В последние годы Юрий Васильевич радует нас рассказами о героическом прошлом Смоленска – книга «Имя для камня». А буквально на днях в издательстве «Смоленская городская типография», при финансовой поддержке областной администрации, вышел роман Ю. В. Пашкова – «Осада».

Уже с первых строк попадаешь под обаяние добротной пашковской прозы, красивого, сочного языка, на котором общались смоленцы – четыреста лет назад, его выразительность, образность.

«Круглолицая, с глазами цвета темного гречишного меда Наталья шла своей легкой выступкой, чинно садилась на лавку и млела, как на помолвке, сцепив пальцы на коленях».

Заезжего московского купца Михайлу Челядина «длинные Натальины ресницы обжигали, что молодая крапивка».

У первого воеводы Смоленска Михайлы Борисыча Шеина глаза «веселые, с янтарным блеском». У купца Литяговского они «молочно-сизые… цвета неспелого овса». А у молодой полячки Зоси – зеленые «как недозрелый крыжовник».

Приняв трудное решение остаться в Смоленске, – «Со смутной душой возвращался Челядин домой. Мысль его вертелась, переворачивалась, будто щука на терку идучи».

А в эту самую пору «Осень звенела тихо, точно сонная муха о стекло».

Держа речь перед огнищанами – домовладельцами, «… воевода стоял пружинисто, неподатливо прямо, как кремнистая ель».

Слово – к слову, как зернышко к зернышку в налившемся упругой тяжестью ячменном колосе, как у хорошего каменщика кирпичик к кирпичику – ровно и ладно складывается повествование у Ю. В. Пашкова.

Повествование живое, все в действии, в непрерывном, имеющем свой черед и смысл движении.

«Огненные лоскуты, будто белки-полетухи, перескакивали с изгороди на дровяник, с дровяника на мыленку… разрозненные огни, сливаясь и набирая силу, превратились в сплошной черно-красный вал».

Градожители жгли свои малые предградия, чтобы те не достались латынцам….