Игорь Ляхов: «Мы должны устранить несправедливость, когда ребята на СВО ходят под пулями, но это не зачитывается им в срок службы в армии»

О смолянах на передовой и встречах на дорогах войны, о службе в армии и карьерных поворотах, о «деле всей жизни» и «делах семейных» — в эксклюзивном интервью спикера Смоленской облдумы журналу «О чем говорит Смоленск» (часть вторая)

«Игорь Ляхов, которого вы не знали», — так я бы пересказала очень кратко суть этой нынешней беседы с председателем областной Думы и лидером смоленских единороссов. Наверное, потому что в этом интервью мы подняли темы глубокие, если не сказать — сокровенные, которые помогли раскрыть не только политическое кредо Игоря Ляхова, но и его взгляды на жизнь.

Мы говорили о смолянах на передовой, о встречах с земляками на дорогах войны, о службе в армии и карьерных поворотах, о «деле всей жизни» и «делах семейных».

СВО

— Игорь Васильевич, первый мой вопрос навеян вашей встречей с командиром нашей 49–й гвардейской зенитно–ракетной бригады, свидетелем которой я стала случайно — он тогда вернулся из–за ленточки и, видимо, пришел к вам по делу. Но выглядело это, как встреча двух старых друзей. У вас со многими нашими бойцами, которых вы посещали в зоне СВО, сложились такие теплые отношения?

— Светлана, ну как может быть иначе? Вот наша 49–я зенитно–ракетная бригада, она базируется в Смоленске. Это же наши все ребята. Многие командиры и рядовой состав, а также контрактники, мобилизованные — наши смоляне. Поэтому отношения у нас с ними сложились очень теплые. И не только в ходе взаимодействия с местом их дислокации в гражданское время, но и на новых территориях, и за лентой — непосредственно в боевых порядках этого подразделения. Мы уже потеряли счет всем вопросам, которые были закрыты при поддержке нашего партийного проекта «Всё для фронта».

Часто наши поездки совпадали с командировками федерального руководства «Единой России», мы там были вместе с Сидякиным Александром Геннадьевичем, с Туровым Артёмом Викторовичем, который руководит центром помощи и поддержки в Белгороде. Волонтерская группа под его руководством постоянно развозит из Белгорода гуманитарку, и мы не единожды совместно с ним участвовали в мероприятиях по харьковскому направлению — вместе туда муку завозили, пекарню открывали, завозили гуманитарные наборы с предметами первой необходимости…

Понимаете, если поездок много, обязательно неожиданно пересечешься там с нашими земляками, как это было и с Семеном Пеговым, в том числе. Это были не спланированные акции, мы пересекались, что называется, на дорогах войны. И можете представить себе, что ты чувствуешь, когда в таких условиях встречаешь земляков. Ну а 49–я зенитно–ракетная бригада — это вообще отдельная тема для разговора. Равно как и хорошо всем известная наша 144–я мотострелковая дивизия, которая базируется в Ельне. Плотно взаимодействовали мы и с нашим 359–м полком (ребята работают на херсонском направлении). Сформировал его полковник нашей академии Юрий Владимирович Рихтер, с которым я тоже хорошо знаком. Изначально полк преимущественно состоял из смолян мобилизованных и добровольцев, поэтому связи, конечно, самые тесные.

— Около месяца назад в зону СВО добровольцем отправился депутат Смоленской областной Думы Егор Цыганов. О том, что он принял такое решение, он объявил на партийной конференции. Для вас это не было неожиданностью?

— Я узнал о том, что Егор решил пойти в зону СВО где–то за месяц до нашего партийного форума. Он уходил в добровольческое подразделение ГРОМ «Каскад», которое ориентировано на работу с БПЛА. Егор взаимодействовал с нашим Смоленским центром по обучению FPV–пилотированию и там практиковался. В «Каскаде» сейчас служит и наш Володя Яковлев (заместитель руководителя смоленского регионального исполкома «Единой России» — ред.), который помимо донецких и луганских региональных наград получил и награду нашего Министерства обороны — медаль «За отвагу». Володя на фронте сначала освоил специальность оператора БПЛА, а сейчас помимо организации вылетов дронов в составе прославленного расчета занимается еще и вопросами вооружения воинского подразделения. С задачами материального обеспечения он сталкивался еще будучи волонтером «Молодой Гвардии Единой России», когда регулярно отправлял необходимые грузы бойцам. И этот опыт пригодился на службе в зоне боевых действий. Кстати, большая часть сослуживцев Егора и Владимира являются членами и сторонниками «Единой России», там много депутатов–единороссов, в том числе — и из Госдумы, и из региональных парламентов, поэтому за ленточкой боевой коллектив «Каскада» иногда называют «партийным».

В этом же подразделении служил и наш Алексей Белозерский, который погиб при выполнении воинского долга в мае прошлого года, ему 41 год был. Он из Угры, был заместительным руководителя нашего исполкома. С самого начала специальной военной операции в качестве волонтера он помогал мирным жителям на освобожденных территориях, а затем принял решение уйти добровольцем в зону СВО и попал в эту бригаду беспилотной авиации — ГРОМ «Каскад». Имя Алексея увековечено в Москве на мемориале павшим бойцам этой бригады.

Вообще «Каскад» имеет свою историю, и туда существует определенный отбор. Это подразделение создано «Единой Россией» (депутат Госдумы Дмитрий Вадимович Саблин основатель). Поэтому в приоритетном порядке набирают ребят из партийных органов.

— Егор Цыганов — не единственный пример, когда смоленские депутаты–единороссы отправились добровольцами в зону СВО. Сколько всего таких депутатов от ЕР по региону?

— Статистики такой у нас нет. Наверное, и не надо такую статистику проводить. Егор Цыганов, Володя Яковлев, тот же Максим Баранов (служит в добровольческом подразделении «Ахмат») — их, что называется, опубличили. А есть те, кто не желает, чтобы их служба стала предметом публичности.

— Кстати, вот Максим Баранов не рефлексирует и активно оттуда ведет соцсети. И это неоднозначную реакцию вызвало в комментариях — некоторые «добрые люди» его пребывание там считают просто шоу…

— Знаете, я этим «добрым людям» рекомендую подписать контракт и пойти туда служить. И посмотреть, чем там Баранов занимается. У нас почему–то всегда в чужих руках что–то выглядит больше и слаще. Вот совсем недавно погиб наш парень из Рыбок Игорь Иншев… Так вот, он погиб, когда отправился в отпуск и отъехал от зоны соприкосновения уже очень далеко. Квадрокоптер нагнал, и ребята погибли. Понимаете? Я не единожды буквально на въезде туда видел сожженные машины на обочине — буквально в 30 километрах от Белгородской области. Поэтому не надо подсчитывать, кто там воюет и кровь проливает, а кто там картошку чистит. Я считаю так: чем бы там ни занимались бойцы, они все находятся в зоне риска для жизни. Поверьте, просто так деньги там не платят и награды не дают. Я заявляю это со всей ответственностью. И может быть, тот, кто на передовую сходил не единожды, уцелеет, а тот, кто в зеленой зоне нес службу, или просто передвигается на автомобиле по дороге, завтра погибнет. Я не был у Баранова на его месте службы. Заверять, чем он там занимается, не буду, но знаю, что Баранов подписал контракт и в данный момент выполняет боевые задачи командиров и начальников, известные лишь этому подразделению.

— Игорь Васильевич, то, что сделано смолянами в рамках партийного проекта «Всё для фронта», сложно переоценить. А может ли Смоленская областная Дума что–то значимое в законодательном поле сделать для наших ребят, которые там воюют? Помимо пакета законопроектов о льготах для участников СВО — это, безусловно, значимо, но есть ли здесь еще простор для законодательного креатива?

— Светлана, вот в самую точку попали. Есть очень важный вопрос, с которым мы хотим выйти с законодательной инициативой. Суть проблемы в том, что те ребята, которые сегодня ушли на службу в зону СВО, они реально воюют, имеют боевые заслуги, многие имеют боевые награды. Но парадокс в том, что, отслужив там год или два, и вернувшись сюда, они будут обязаны пройти срочную службу по призыву, если не проходили ее до этого. Таков закон. Вот над этим вопросом должны поработать депутаты и выйти с инициативой, чтобы устранить эту несправедливость — когда на СВО ребята ходят под пулями, а по возвращению домой ему придет повестка из военкомата для прохождения срочной службы. Я уверен, что такая инициатива будет поддержана и другими субъектами.

О службе в армии

— Если уж речь о службе в армии зашла… Вы в каких войсках служили?

— Я служил в группе советских войск в Германии. Учебку прошел в Потсдаме, получил две лычки сержанта, а потом поехал в вой­ска — в разведроту на границе северо–запада Германии, служил в 249–м полку, куда было прикомандировано наше подразделение.

— У вас же была серьезная служба там? Насколько знаю, не в праздном подразделении, а в разведке или дивизионной разведке.

— Всё зависит от командира. Если есть командир, который блюдет порядок, значит будут блюсти порядок и офицеры, и сержанты, и все остальные. Да, у нас в развед­роте была серьезная служба, мы осуществляли боевое дежурство: охраняли границу между ГДР и ФРГ, контролировали передвижение иностранных дипломатических миссий по территории ГДР в то время, ну и многое другое. Помимо решения этих основных боевых задач у нас была ежедневная, рутинная задача — стрельба и постоянная физическая подготовка. Тренировки — обязательно, потому что разведка — это ноги. Я и попал туда на службу, потому что у меня был первый разряд по легкой атлетике. Я бегал средние дистанции, и в Москве входил в состав сборной Волгоградского района. Вот так в Германию и попал.

Призывался я через военкомат на улице Угрешская, а далее через Кантемировскую дивизию. Там нас обстригли, выдали обмундирование, после чего на поезде отправили во Франкфурт–на–Одере, в центральную пересылку группы советских войск в Германии. А там дальше я попал в общевойсковую учебку. Четыре месяца сержантской школы, курс молодого бойца, присяга, всё как положено. Каждое утро — подъем, бег восемь километров, плюс физо. Вообще мы сдавали экзамены как показательное подразделение, потому что у нас в учебной роте были одни студенты со спортивными разрядами. Хорошая была служба, тяжелая.

— Что для вас было самым сложным?

— Мне давались тяжело две вещи: стрельба и строевая. Стреляли мы из различного оружия, самым сложным для меня был пистолет, самым лёгким Калашников — это самое простое, самое классное оружие. А вот гранатомёт — неприятная вещь, он глушит, как бы старательно мы рот ни открывали (наушников нам не выдавали), поэтому тяжело было.

— Период службы в армии для вас — это время, когда вы приобрели опыт, или время «потраченное зря», время, каких–то упущенных возможностей?

— Да нет, любой опыт на пользу. Соприкосновение с армией — это, наверное, соприкосновение с тем, к чему должен быть каждый мужчина готов. Армия — это другая жизнь, это другие законы. У нас Гражданский кодекс, там Устав, где все расписано — на все случаи жизни. Там четко действует правило: «Приказы не обсуждают, их выполняют». Кто–то ругает армию, рассказывают, что там было всё плохо, что там нас обворовывали, притесняли, часто говорят о дедовщине… С таким не сталкивался, и помню только хорошее.

Первая «высота»

— Игорь Васильевич, до того, как в 2012 году вы стали заместителем губернатора, курирующим сельское хозяйство, вы тринадцать лет возглавляли сельхозпредприятие «Рыбковское». Как началась та история?

— Я тогда работал в соседнем Вышегоре главным ветврачом, потом стал начальником животноводства (это по сути — заместитель директора по животноводству). И как–то пригласил меня Балалаев Вячеслав Ефимович и предложил два хозяйства на выбор. Одно из них — «Рыбковское».

— Колхозов тогда уже не было?

— Да, это уже было КП (коллективное предприятие). Там было катастрофическая финансовая и экономическая ситуация: огромные долги, отключения электроэнергии, отсутствие продуктивности у животных, которые там попросту погибали от недокорма. Но были люди, была какая–то техника, были помещения. И Вячеслав Ефимович, опираясь на решение правления этого предприятия, предложил мене стать его директором.

— По сути, вас туда позвали в качестве кризисного управляющего?

— Ну да, или в качестве наемного руководителя, я туда таковым и пришел. И, конечно, люди изначально присматривались ко мне: что это за фрукт такой, и зачем он здесь, не воровать ли пришел? Мне на тот момент было 28 лет, у меня к тому времени были и квартира, и машина, и все остальное. Я ведь работал в успешном предприятии и получал хорошую зарплату, вполне достойную по тем временам. И, поверьте, мотивация у меня была совсем иная, чем «что–то своровать» в этом практически совсем разоренном предприятии.

— Ваш переход на работу в «Рыбковское» стал для вас Рубиконом, после которого вы вышли на новый уровень — стали руководителем. Со всем грузом ответственности. Но изначально были же большие риски. Вы молодой, без опыта подобной работы, предприятие в упадке…

— Скажу больше: я прекрасно понимал, что на предприятии уже восемь месяцев не было зарплат на момент моего прихода. Понимал, что, придя туда, я минимум восемь месяцев тоже не буду получать зарплату. При том, что тогда уже у меня была семья, у нас в то время уже было двое детей…

— Но вызов вы приняли. А как жена отреагировала на это ваше решение?

— А жена не должна решать за мужчину. Мы же не замуж выходим, мы женимся. Поэтому у нас жена ЗА МУЖЕМ — куда иголка, туда и нитка. А как по–другому? Жена отнеслась с полным пониманием и поддержкой. Это важно. Я возглавил предприятие, люди поверили, пошли за мной, стали все работать, прекратилось воровство, растаскивание «общего», стали считать копейку, стали изучать технологии. Сделали ставку на животноводство, на дойное стадо. Там же кормовая база, всё потянулось одно за другим.

И как только навели порядок, тут же начали выплачивать зарплату. Просто потому, что элементарно навели порядок и поняли, что от каждого на своем месте зависит благополучие всего нашего предприятия, а значит, и зарплата. Нам удалось выстроить правильную финансовую политику, и в конечном итоге выйти на финансовое оздоровление. К концу второго года мы стали исправно платить зарплату. Она была невысокая, но я видел, что можно было сделать, чтобы у людей была перспектива. Мы всячески старались показать работникам, что перспектива есть, и подтверждали это делами. Из месяца в месяц, из года в год мы наращивали заработную плату. И дошли до того, что смогли платить и тринадцатую зарплату, и стажевые, чтобы люди, которые не убегали от нас в поисках длинного рубля, понимали, что их ценят. И некоторые работники у нас получали 30–40 процентов доплаты за стаж. За то, что человек не бегал и в трудные для предприятия годы, а вытягивал его вместе с нами. А те, кто стал искать чего–то лучшего, кто в Москву съездил, но вернулся потом, мы их приняли, но они потеряли стаж. И доплаты у них не было.

— Вы сказали, что путь к успеху и развитию начался с элементарного наведения порядка. Это, наверное, сложнее всего было — сломать привычный ритм восприятия сотрудниками отношения к работе на предприятии, где царили воровство и пофигизм.

— Да. Вы правы в том, что разруха была в головах. Считали так: если мне не платят зарплату, я могу сам себе взять то, что мне положено. Доярка — молоко, тракторист — солярку, бригадир — корма и так далее.

— Ну вот как вы порядок наводили?

— Никто не отменял законы Российской Федерации и УК, где предусмотрена ответственность за хищения. Ты что–то похитил у коллектива, и если сумма похищенного превышает МРОТ, то это уголовная ответственность. Значит вызываем полицию (милицию в то время), и давайте, ребята, отвечайте. И отвечали. Приходилось дежурить, ловили расхитителей, наказывали. Приходилось все меры применять. Что же вы думаете? В белых перчатках можно было порядок навести? Одними убеждениями и добрыми словами в такой ситуации успеха не достигнешь. Поэтому всё было, но я считаю, что всё, что я делал в то время, всё, что мои специалисты делали, мы всё делали правильно. Потому мы и смогли вывести наше предприятие на второе место по региону среди всех сельхозпредприятий нашего класса, за что и получили грамоту.

И знаете, я благодарен этому очень непростому периоду жизни, это был период становления моего как руководителя. Тогда, кстати, впервые ко мне обратились с предложением стать депутатом сельского совета. Я категорически отказывался, но в конечном итоге согласился, но сказал, что я буду депутатом, но не буду никаким председателем совета. Это было несовместимо с моей работой в «Рыбковском», где практически двадцать четыре часа в сутки занимала работа — по–другому там нельзя было добиться успеха. Мы закупили новую технику, полностью перелопатили стадо и получили статус племенного хозяйства. Мы вышли на рекордные показатели надоев по области: у нас было 6000 литров с коровы, в то время, когда область в среднем доила 3500 литров. У нас были передовые доярки и не только областного уровня, они получали всевозможные награды…

— И вот когда, на гребне успеха хозяйства, вы получили предложение перейти из «Рыбковского» в областную администрацию в статусе заместителя губернатора Смоленской области, у вас были сомнения — соглашаться или нет?

— Светлана, если бы мне предложили в то время стать заместителем губернатора по экономике или заместителем губернатора по информационным технологиям, я бы точно отказался. Но на тот момент, когда предложение прозвучало, я уже был не просто депутатом областной Думы, но и заместителем председателя комитета по вопросам АПК. Благодаря многим сельскохозяйственным форумам я знал практически все расклады в АПК региона. Я прекрасно знал передовые наши хозяйства, я интересовался и жил показателями: надоями, привесами, урожайностью, и понимал, по каким направлениям нужно работать в то время. Поэтому логично, что я принял предложение. Для меня это был очередной вызов, очередная «высота».

Новый вызов

— Вы как о дорогом, о любимом деле говорите о сельском хозяйстве. Тем не менее, в 2013 году вы меняете эту сферу на политику, уже профессиональную. Не жалеете?

— Никогда не надо сожалеть о том, что сделано. К тому же, это было не мое решение изначально. Тогда «Единая Россия» в регионе одержала победу, получив 36 из 48 мандатов, и коллеги–депутаты избрали меня председателем Смоленской областной Думы. А ранее меня пригласили в Москву и предложили возглавить Смоленское региональное отделение партии «Единая Россия». Как вы понимаете, нравится тебе или не нравится, от таких предложений отказываться не принято. Конечно, было тяжело переходить с одного направления, где всё знакомо и понятно, на совершенно новое для тебя направление.

Мне сказали тогда: «Опыт — дело наживное, а выбор пал на тебя, потому что что за тобой грязи нет». Поэтому, отвечая на ваш вопрос, скажу: не жалею. Я приобрел совершенно новые навыки, расширил свой кругозор, да и восприятие мира. Пришлось очень многому учиться. Опыт приобретал на ходу, набивая себе шишки. И счастлив тот человек, который работает в профессии, отталкиваясь от базовых знаний, полученных в вузе. У меня так не получилось, когда пришлось так резко развернуться от сельского хозяйства в совершенно новое направление работы.

— Но «Рыбковское» вы же не оставляете своим вниманием. Следите за успехами?

— Конечно! Там же сын мой руководит хозяйством. Я ему передал эстафету. Он ваш коллега, Светлана, окончил энергоинститут. Вообще, наш филиал МЭИ — это кузница кадров. И не только для промышленных предприятий, но и для самых разных направлений. Выпускников СФМЭИ встретить можно везде: и в органах власти, и в спецслужбах, и в АПК… Даже в журналистике, Светлана, я вас имею в виду. У меня многие знакомые — выпускники вашего вуза. Поступление в энергоинститут и тот факт, что человек смог его окончить, говорит не только о наличии у него «серого вещества», но и об умении мыслить логически, что так необходимо при принятии управленческих решений. Так что за «Рыбковское» я спокоен.

Дело жизни

— Игорь Васильевич, можно сказать вашею волею и упорством, силами вашей большой дружной семьи и всех неравнодушных людей, которых вам удалось зажечь идеей, в Рыбках был построен Храм Вознесения Господня. Вернее, не только храм, там появился целый храмовый комплекс — там есть современная детская площадка и мемориалы в честь воинов–афганцев и в честь павших в годы Великой Отечественной войны. Как вообще родилась идея построить там храм? Насколько это было сложно? И благодаря чему вообще это возможно было воплотить?

— Благодаря Господу Богу. Нет другой формулировки, другого ответа на этот вопрос, это сакрально, говорю абсолютно точно. В Рыбках был храм, но он был разрушен в годы Великой Отечественной вой­ны. В 1941 году, когда немцы наступали, ему досталось, а в 1943 году, когда немцы активно оборонялись (целый месяц бои шли за Рыбки), этот уникальный храм был уничтожен фашистами. А полвека спустя произошла история, которая и навела меня на мысль о строительстве храма. Когда наше предприятие встало на ноги, мы на кредиты приобрели немецкую технику (она была лучшая в те времена), три трактора, и стали работать на тех полях, на которых всегда работали. А вот когда эти немецкие трактора пустили в поля, один из них ушел под землю. Провалился.

Я приезжаю на поле, смотрим, а там на месте провала блиндаж. Вызвали поисковиков, провели работы и установили, что в этом блиндаже восемнадцать человек погибли. Имена пятерых из них нам удалось установить. Помню, удалось идентифицировать медсестру и двух офицеров. Нашли погоны со звездами, боевые награды — солдаты с наградами остались лежать там. По номерам медалей устанавливали имена. Офицеры были с орденами, тоже нашли фамилии. Видимо, было прямое попадание снаряда в блиндаж.

И вот я тогда подумал: может, это знак такой, что немецкая техника пришла на наши поля и провалилась под землю там, где погибли герои, сражаясь за Рыбки. Их останки ребята достали, потом мы их похоронили у нас на Поле Памяти. Вот я задумался: они спасли нашу землю от врага, а что мы можем для них сделать? А для них нужна память. Помин. А помин — это что? Это церковь. И я эту историю рассказал Отцу Павлу Петровскому, который и ранее говорил, что надо храм в Рыбках строить. Храм стал делом нашей семьи, но начало было положено благодаря Отцу Павлу Петровскому. Он ещё в начале моей работы в Рыбках сказал, что здесь нужно строить Храм.

Надо сказать, что история храма в Рыбках — это древнейшая история. Там была мироточащая икона чудотворная. Там спасались инвалиды, туда со всей округи стекались люди, исповедовались, причащались, многие обретали чудесное исцеление. И вот там была придельная икона (придел — это часть храма), Борунская Божья Матерь. Уникальная икона, которую почитают и католики, и православные. Очень редкая икона, и вот она была у нас в Рыбках.

— Как историю восстанавливали? Наверное, и фотографий того храма не осталось?

— Всем этим занималась и занимается моя супруга, занимается наш известный краевед Юрий Шорин, он не одну публикацию издал именно о Рыбковском храме.

— А супруга ваша…

— Ну, супруга — это отдельная история. Супруга из рода священников, ее дед был расстрелян в 1937 году на Бутовском полигоне, где происходили массовые расстрелы политзаключенных. Он был настоятелем церкви Вознесения Господня в Гжатске (ныне Гагарин). Этот храм недавно восстановили (от этого события наша семья тоже в стороне не осталась). И вот он был настоятелем, Григорий Леонович. Мы подняли архивы и получили понимание, когда и как все это было (низкий поклон людям, которые помогли нам получить доступ к документам). Супруга — это отдельная тема для разговора, если сейчас мы подробно на ней остановимся, нам на беседу не хватит вечера сегодняшнего. Давайте вернемся к храму в Рыбках.

— Хорошо. Вот вы приняли решение, что этим надо заняться. Самый первый шаг какой был? Откуда деньги первые? Первым камнем в строительстве храма что стало?

— Камень и стал. Не имея ни одной копейки в кармане, не имея никаких личных сбережений, заявляю ответственно, мы начали двигаться «маленькими шажками» — получив благословение, заложили камень. Отец Павел Петровский нашел Лиру Васильевну, архитектора, которая была уроженкой Волгограда (которая потом закончила в монашестве, монахиня Варвара), которая сделала проект. Совершенно бесплатно — ни руб­ля, ни одной копейки не взяла. Но она не только сделала проект, она сопровождала строительство. Причем, она была в уже в преклонном возрасте, но мы с ней поднимались на колокольню, по таким лестницам, с которых запросто можно было навернуться. Я сейчас понимаю, что это для нее было серьезным испытанием. Мощная женщина была…

А первые деньги появились после закладки камня и его освящения. Там присутствовали Александр Иванович Логутов, Мишнев Анатолий Иванович, Станьков Александр Иванович, легенда нашего АПК Комарова Валентина Дмитриевна, Вячеслав Ефимович Балалаев и многие другие. Заложили камень, а дальше нужно было начинать строительство. Поэтому на трапезе мы, что называется, пустили по кругу шапку, и все присутствующие сбросились. Это были первые деньги. Ну и, конечно, семья наша, это даже не обсуждается. И начали работу.

Каждый человек, который верит, посещает храм, причащается, обязан десятину отдавать Церкви. Это неписанное правило для всех православных. Таким вот образом своим примером плюс с помощью друзей мы начали строить этот храм. Непросто было, столкнулись с кучей сложностей и проблем, но с Божьей помощью дело пошло. Всегда, когда мне нужна была помощь, она приходила, даже когда, казалось бы, неоткуда ей было взяться. Всегда. Не было такого, чтобы я один на один был брошен с вопросом, как рассчитаться, оплатить.

— Сколько лет ушло?

— Четырнадцать. Но мы же не ограничились строительством только храма. По ходу возникли идеи, которые мы воплотили. Ну вот мы строим храм, а напротив находится памятник — захоронение воинам, павшим в Великой Отечественной войне. И всё это, извините, в безобразном состоянии находилось на тот момент: заросло, забурьянило, с покосившимися памятниками, с отсутствием надгробий… Ну, останавливаем работы на храме и идем приводить в порядок захоронение. Конечно, ушли силы и ресурс. И когда мы стали захоронение реконструировать, поняли, что просто «подшаманить», как–то подмазать, подкрасить — это было бы неправильно. Нужно в один уровень вывести, а это отсыпка. Нужно зажечь Вечный Огонь. Историки называют порядка тридцати тысяч погибших под Рыбками. Тридцати тысяч! Вот мы зажгли Вечный Огонь, сделали все, что могли, положили брусчатку, посадили туи, отделали всё… И если кто–то думает, что раз я руководитель партийного проекта по сохранению исторической памяти, то нам деньги сыпятся откуда–то сверху или из федерального бюджета, то это совсем не так. Всё, о чем я сказал, было сделано вообще без каких–либо бюджетных денег. Без единого рубля из бюджета! Потом мы стали делать детскую площадку. И классная площадка вышла. В итоге у нас получился ансамбль: храм, памятник воинам, павшим в сражениях в годы Великой Отечественной войны, и детская площадка.

Однажды приехал Франц Клинцевич посмотреть, что я тут делаю. И оказывается, Боруны (Оршанский район) — это его родина, и крестили его в храме, где эта икона Борунской Божьей Матери находится (сегодня она католическая, к сожалению). И Франц Адамович решил помогать нам в дальнейшем строительстве храма. С его помощью храм был расписан, приобретена некоторая мебель для православной школы. И с его помощью были приобретены колокола. И Клинцевич предложил строить там же памятник воинам–афганцам. Таким образом у нас получается целый комплекс. Памятник афганцам, можно сказать, на 99,9 процента готов. Но его еще не открыли. 15 мая будет открыт этот памятник.

Пользуясь случаем, хочу сказать слова искренней признательности и благодарности митрополиту Смоленскому и Дорогобужскому Исидору за освящение Храма, губернатору Василию Николаевичу Анохину за оказанные помощь и содействие, первому заместителю генерального директора по атомной энергетике госкорпорации «Росатом» Петрову Андрею Ювенальевичу за личную и финансовую поддержку.

— На освящении Храма Вознесения Господня в Рыбках Франц Клинцевич анонсировал новый этап работ. Цитирую: «Здесь мы планируем создать уникальный музей, где будет представлена техника времен Великой Отечественной, афганской войн и со специальной военной операции. Мы задумываемся над тем, чтобы сделать здесь филиал Парка Патриот».

— Что касаемо дальнейшего продолжения проекта, я пока беру тайм–аут, потому как на сегодняшний день имею множество долгов, в том числе по памятнику воинам–афганцам. Надо со всеми рассчитаться и открыть памятник афганцам, а потом уже о перспективах говорить. Сначала нужно полностью закрыть финансовые вопросы и по храму, и по памятнику воинам–афганцам, и по детской площадке, в том числе. Сегодня вопросы содержания храма (и оплата за газ, и уборка территории, и многие другие вопросы) лежат на моих плечах. Поэтому надо завершить начатое, а потом уже думать о перспективах.

Я благодарен за все идеи Францу Адамовичу Клинцевичу, благодарен за всё, что мы сделали. Без Франца Адамовича я бы не замахнулся ни на детскую площадку, ни уж точно на памятник афганцам. Детская площадка вписывается в ансамбль, дети там гуляют. И сегодня эта площадка стала местом притяжения для всех — там и стар, и млад. Сегодня в храме работает православная школа, с детьми занимаются музыкой, рисованием, лепкой, танцами, постоянно проводятся мероприятия православного направления — этими вопросами занимаются сельские активисты, жена и дочь моя младшая.

— У вас четверо детей. Вы их воспитывали в строгости?

— Воспитываю в православных традициях. Как это должно быть? В семье есть отец, и его слово закон. А как еще? А все дальше просто: по заповедям. Не убей, не укради, уважай старших. А самое главное — это вера. Если человек верит в Господа Бога, там все понятно.

— Игорь Васильевич, можете вы сказать, что вот эта история строительства храма в Рыбках — это то самое главное деяние, ради которого, возможно, вы и пришли в этот мир?

— Я бы сказал немножко не так. Считаю, что в мир я пришел для большего. Но этот храм — это, безусловно, дело моей жизни. И вдвойне важно, что в это дело включились мои единомышленники, семья, жена, дети и однопартийцы. Вот это дорогого стоит. Сын очень много вложил, очень много сделал. Пару лет подряд он свои премии целиком отдаёт на строительство храмового комплекса, в том числе, и памятника афганцам. У него есть понимание, что если мы на этой земле работаем, с этой земли кормимся, то мы должны ей отдавать, и заботиться о духовном становлении детей наших и внуков. Если этого не делать, то мы потеряем Россию. Одним производством, только лишь успехами в экономике мы не достигнем самого главного. Обязательно должно быть духовное начало. Это основа нашего государства.