31 октября исполнилось бы 90 лет Анатолию Папанову, сообщает «Российская газета«. Напоминаем, в Вязьме запланировано торжественное открытие памятника артисту и проведение Декады Памяти Анатолия Папанова.
Папанов сыграл больше сотни ролей в театре Сатиры и в кино, его персонажи из фильмов «Берегись автомобиля», «Бриллиантовая рука», «12 стульев», «По семейным обстоятельствам» разошлись на цитаты. Волк из мультсериала «Ну, погоди!» стал любимейшим героем не одного поколения детей. Об актере вспоминают дочь, актриса Елена Папанова, и его друг, сценарист Виктор Мережко.
Елена Папанова, актриса:
Сейчас, думая о папе, я постоянно вспоминаю два момента. Первый: мне года 3-4, весна, набережная, я сижу у папы на шее и читаю стишки, и вдруг за нами бежит девушка и кричит: «Гражданин, ваша девочка уронила туфельку!». А второй момент: в последний год папиной жизни, осенью, такой же, как сейчас, мы поехали на дачу, и в программе «Время» услышали, что ночью выпадет снег. У нас в саду еще висело много-много яблок, папа сказал: «Пойдем собирать», и мы до глубокой ночи с фонариками их собирали. А потом выпал снег.
У папы около семидесяти картин, по телевизору более-менее регулярно показывают десяток из них, а из оставшихся фильмов даже я не все видела. Сам папа очень любил фильм Василия Пронина «Наш дом», но это не значит, что герой похож на него по характеру. Герой там — хороший, добрый человек, простой рабочий, без образования, а папа был всесторонне образован, любил поэзию, особенно Пушкина, Тютчева. Покупал книжечки из серии «Библиотека «Огонька», где печатали современных поэтов. Тут скорее есть сходство в распределении ролей в семье, потому что, как и в фильме, домом у нас управляла мама (актриса Надежда Каратаева — РГ), папе на это не хватало времени, он деньги зарабатывал. Конечно, на никудышные роли ради денег не соглашался, но, думаю, что творческий и финансовый вопрос были почти равнозначны. При этом нельзя сказать, что он любил роскошь, в быту папа всегда был непритязателен. Особенно в еде. У нас никогда не было культа еды, и пищу мама готовила самую простую: щи или куриный суп, жареную рыбу — рыбу папа очень любил. Пироги мама до сих пор печет замечательно.
После спектаклей они садились пить чай и говорили, спорили, давали друг другу советы. Папа всегда был готов слушать мамину критику, последние годы, когда свободного времени было мало, а сценариев приносили много, он сначала давал их читать маме и, как правило, следовал ее совету. Правда, не всегда. Сценарий «Холодного лета 1953 года» маме категорически не понравился: «боевик какой-то», а папа прочитал и решил сниматься.
Сама я до 15 лет жила у бабушки с дедушкой, и у меня было такое хорошее детство, что я, наоборот, не любила, когда родители приезжали. Мы так весело гуляли во дворе, а, если бабушка кричала: «Лена, мама с папой приехали!», это означало, что нужно идти домой, рассказывать, как дела в школе, показывать дневник, оправдываться за не всегда высокие отметки и думать, что подружки-то до сих пор на улице.
Потом родители переехали из общежития в отдельную квартиру и забрали меня к себе. До этого я жила в огромной коммуналке, где не было ни ванной, ни горячей воды, туалетов было два: женский и мужской, в каждом по два крана с холодной водой, все. И, конечно, возможность каждый день принимать душ была для меня едва ли не главным потрясением. Сложности совместной жизни с родителями, которые баловали меня куда меньше, чем бабушка с дедушкой, на этом фоне терялись. Плюс меня из школы в рабочем квартале перевели в элитную школу, где учились дети секретарей ЦК и знаменитых артистов и где английскому обучали в лингофонном кабинете, поэтому пришлось заниматься с педагогами и браться за учебу всерьез.
Родители очень отговаривали меня становиться актрисой, потому что сложно совмещать семью и работу, потому что слишком мало в этой профессии зависит от тебя и слишком много от случая. Я, можно сказать, вопреки им закончила ГИТИС, потом меня пригласили в Театр имени Ермоловой, но папа был так занят репетициями и съемками, что все никак не мог прийти посмотреть на мою первую большую роль. Главный режиссер столько раз спрашивал, когда придет папа, что я даже стала от него прятаться. Потом папа пришел, конечно.
Когда у меня родились дочки, я перестала сниматься и несколько лет сидела с ними дома. Не потому, что я хотела что-то доказать родителям, повторюсь, у меня было очень счастливое детство. Просто мы с мужем сразу стали жить отдельно, а мама с папой в отличие от дедушки и бабушки работали, поэтому они с удовольствием приезжали в гости, возились с внучками, помогали от случая к случаю, но вопрос о том, чтобы оставить девочек у них, в принципе не вставал.
Знаете, я подумала, что, наверное, ближе всего к нему дед Луков из ленты «Отцы и деды», он и добрый, и вспыльчивый, и войну прошел. Папа вообще был сложнее, чем те характеры, которые ему предлагали. Я совершенно уверена, что он был не реализован как трагический актер, он, например, в молодости мечтал сыграть Отелло, а в зрелые годы — короля Лира. Незадолго до смерти он поставил в театре пьесу Горького «Последний», а это далеко не репертуар «Сатиры». У папы спектакль заканчивался тем, что все стоят на сцене со свечками и поют молитву.
Верил ли он в Бога, не знаю. Понимаете, он человек скрытный, а я была еще очень молода, чтобы спрашивать. Это сейчас я бы спросила, а тогда у меня была своя жизнь, маленькие дети, мне было не до этого. Знаю, что, проезжая мимо церкви, он крестился, иногда внутрь заходил, а после смерти бабушки перестал. Сказал: «Я разочаровался. Я так просил его оставить маму в живых».
Виктор Мережко, сценарист:
Дело было, кажется, в 1962 году, когда Плучек привез свой театр в Ростов-на-Дону. Я тогда работал инженером-технологом в газете «Молот» и только что посмотрел фильм «Человек ниоткуда», где Папанов играл четыре роли. Я влюбился в этого артиста! Я выучил наизусть почти все его монологи. И вот иду я с левбердона (левый берег Дона на местном наречии) и вижу, что навстречу мне пешочком идут на пляж артисты, и среди них — Папанов. Я ринулся к нему, опешившему от ужаса и удивления, и стал читать его монолог: «Сегодня наш обед особенно хорош. Два блюда вместо одного мы подаем к столу…» — «Ты, парень, откуда идешь?» — «С пляжа» — «Ты, наверное, перегрелся на солнышке. Иди остынь». Вот такое первое знакомство. Я потом напомнил Папанову об этом случае. «Так это ты был тот идиот?» — «Я».
Потом мы встретились на съемках фильма «Одиножды один». У Папанова была главная роль, и ему очень нравился мой сценарий, но он хотел играть драму деревенского мужика, а режиссер Полока все сворачивал в эксцентрику. И Папанов апеллировал ко мне (голосом Папанова): «Ты, Витюха, останови этого безумца. Он испортит гениальный сценарий». Критика раздолбала фильм в пух и прах, а мы с Папановым на этой почве еще больше подружились.
Почему он настолько ко мне проникся, не знаю, но он звонил мне прямо с утра: «Ну, Витюха, как дела? Просыпайся, надо писать нетленные сочинения, а ты еще в постели валяешься». Однажды позвонил: «Завтра едем зарабатывать деньги». В какой-то клуб. «Анатолий Дмитриевич, я-то с какого боку?» — «Я уже сказал, что приеду с молодым выдающимся драматургом. Деньги, 150 рублей, делим пополам» — «Я не поеду. Вы — Папанов, а я кто?» — «Ты себе цену не знаешь. И потом ты голожопый, у тебя семья, дочка растет». Короче, мы поехали. Он смешил, публика рыдала от счастья, а потом вышел я, прохрюкал что-то, пытаясь острить, но кого я мог развеселить после Папанова? От денег я, конечно, стал отказываться. Он говорит: «Я тебя назад не повезу, пешком пойдешь!». В общем, всучил мне в итоге 50 рублей — огромные деньги.
Когда я поселился в Теплом стане, мы звонили из будки возле котельных. Папанов поехал, нашел начальника телефонного узла и давай орать: «Вы издеваетесь над лучшими людьми нашего отечества. Вот стоит молодой писатель, к нему иностранцы мешками ходят, а он без телефона». Тот, увидев живого Папанова, выпучил глаза от счастья, и через три дня у меня был свой номер. Анатолий Дмитриевич был очень щепетилен в своих обязательствах, и, если кто-то оказывал ему услугу, он всегда очень долго благодарил. Звонил мне: «Витюха, нужно угощать нужника» (нужного человека). И мы с тем начальником телефонного узла ехали то в Домжур, то в гостиницу «Москва», Папанов оплачивал стол, ставил водку, сам не выпивал, но вел застолье, шутил и угощал «нужника», потому что считал меня своей кровинушкой.
Была смешная история, когда я после какого-то съезда Союза кинематографистов почти случайно оказался в гостях у Максаковой, где собралась богема: Миронов, Климов, Евтушенко. Подходит ко мне Миронов и говорит: «Так это вы Мережко? Господи, молодой парень. А о вас постоянно рассказывает Папанов, как о замечательном русском деревенском писателе. Я и представлял, что вам лет шестьдесят, у вас борода, в зубах самокрутка, вы кашляете и спите на печи».
Папанов был очень замкнутым человеком. То есть внешне он всегда был радушен, остроумен, контактен, но это в театре, на съемочной площадке или на актерских тусовках. Домой не приглашал почти никогда. Он очень любил, оберегал семью, хранил эту свою скорлупку от посторонних глаз. Театр и кино для него были, наверное, на первом месте, но они же и обеспечивали тот моральный и финансовый комфорт, в котором находилась семья Папановых. Мы: жена, дочь Маша и я были, наверное, одними из немногих, кто имел честь быть приглашенными к ним в гости. Надя (Надежда Каратаева — РГ) бегала на рынок, через черный ход доставала красную и черную икру — в общем, меня, начинающего сценариста, до сих пор говорящего с провинциальным «г», принимали по высшему разряду. Анатолий Дмитриевич был счастлив, кричал собаке: «Тимоха! Витюха пришел! Тапки!».
Когда я написал для Папанова пьесу «Ночные забавы», он так долго не звонил, что я не выдержал: «Вы пьесу прочитали? Ну как?» — «Ты больше такого говна не пиши». Потом, много лет спустя, когда пьеса обошла половину театров Советского союза, я спросил: «Почему же вы отказались от роли?» — «А я не читал. Надя прочитала, сказала «гадость». В чем-то он был очень наивный и непосредственный. Бывало, звонит: «Поедем покатаемся на метро, одному неудобно, а с тобой удобно». Он во время войны был ранен в ногу, и контролерше тыкал в нос инвалидскую книжечку: «Инвалид войны! А это со мной». Потом, стоя на эскалаторе, говорил: «Ты, Витюха, сэкономил 5 копеек». И мы катались, на людей смотрели, интересно ему было. При этом он всегда носил черную кепку и темные очки: «У меня, Витюха, страшная физиономия, я ее прячу».
«Ну, погоди!» он терпеть не мог, там же роли никакой нет, только хрюки, хмыки и пуки. Когда его дочка Лена выходила замуж за симпатичного молодого актера Юру Титова, свадьбу справляли в ресторане «Прага», и на выходе собралась толпа, которая при виде Папанова стала кричать: «Волк! Волк!». Анатолий Дмитриевич при мне никогда не пил, а тут выпил и начал им орать: «Вы, суки, ничего, кроме Волка, не знаете! А я сыграл генерала Серпилина!». Наверное, свою роль в «Живых и мертвых» он ценил больше всего. Не хочу обижать Гайдая, но его фильмы Папанов воспринимал как талантливое развлечение, они смеялись, импровизировали. Он изо всех сил выламывался из амплуа комедийного артиста, хотел играть трагические роли. Его приглашали и МХАТ, и Малый театр. А он не шел: «Да, Витюха, надоело кривляться, но кто же меня с таким произношением в Малый театр возьмет. А возьмут, так потом задвинут в ящик». Так и не ушел никуда.
«Российская газета»
Текст: Анна Федина
клас